Публикации

Беседовал Владимир Рудаков

Россию давно не устраивает система отношений в области безопасности, сложившаяся по итогам холодной войны, считает почетный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, доктор исторических наук, профессор Сергей Караганов.

Старейшая общественная организация России — Совет по внешней и оборонной политике, или СВОП, как его часто называют, — в феврале этого года отмечает свое 30-летие. Созданный в первые месяцы существования новой России, СВОП стал своеобразным интеллектуальным противовесом тогдашнему козыревскому курсу, состоявшему в бездарном подыгрывании США и всему коллективному Западу. С тех пор много воды утекло. От восторженного отношения к Западу не осталось и следа. В этом смысле Мюнхенская речь Владимира Путина, прозвучавшая через 15 лет после распада СССР, расставила все точки над «i». Но прошло еще 15 лет. В какой точке мы находимся теперь?

Водораздел седьмого года
— Мюнхенская речь стала неким рубежом, разделив внешнюю политику России и в целом международную политику на периоды «до» и «после». Почему?

— Безусловно, это был рубеж, но изменения, которые речь маркировала, начались в российской внешней политике существенно раньше — после агрессии НАТО против Югославии в 1999-м — и оформились, хотя еще и не очень явно, примерно в 2002–2003 годах, когда Соединенные Штаты решили выйти из Договора об ограничении систем ПРО. С этого момента стало очевидно, что они берут курс на достижение военного превосходства. Именно тогда, насколько я понимаю, и президент Владимир Путин, и его окружение сказали себе, что нужно готовиться к худшему сценарию развития международных отношений.
Но, конечно, 2007 год был этапным. Тем более что помимо самой речи Путина, которая произвела огромное впечатление во всем мире, в тот и на следующий год произошли еще два очень значимых события — и их-то, как это ни парадоксально, редко упоминают в контексте Мюнхенской речи. Во-первых, это кризис 2007–2008 годов, который не только нанес удар по экономическим позициям Запада, но и обрушил привлекательность экономической модели, которую Запад все предыдущие годы предлагал миру, а большинство ее принимало. Оказалось, что не только Россия начала возрождаться, но и наши противники (вернее, те, кто сам в силу собственной глупости захотел стать нашим противником) начали «осыпаться». Ну и, во-вторых, одновременно, как вы знаете, именно в конце 2000-х мир стал понимать, что Китай ринулся к борьбе за мировое лидерство.

— Что именно задело Запад в Мюнхенской речи?

— Путин, если коротко, сказал очень простую вещь: «Вы что? С ума сошли? Что вы творите?!» И Запад, который до тех пор делал вид, что он все правильно делает, а внутри уже понимал, что неправ, это услышал. Это-то и вызвало у него чувство унижения и злость.

Путин, между прочим, и тогда все еще предлагал мир. Мир — в смысле совместный поиск приемлемых договоренностей. Это была речь не только о том, что мы будем вам противодействовать, но и о том, что давайте все-таки договариваться. Однако это, разумеется, услышано не было. Самым важным для Запада стало то, что в речи прозвучала пока еще не сформулированная готовность к пересмотру сложившейся с конца 1980-х годов системы международных отношений и европейской безопасности.

— То есть сложившейся по итогам холодной войны, в которой Запад считал себя победителем…

— Совершенно верно. Но победа оказалась пирровой. Потому что на фоне этой «победы» буквально на наших глазах произошел чудовищный провал коллективного Запада. Примерно 500 лет Запад доминировал в мире. Так было в основном благодаря тому, что Европа захватила военное превосходство и затем на его основе стала строить свое политическое, экономическое, культурное, идейное доминирование. Сейчас этот период закончился. Вернее, он заканчивался еще в 1960–1970-е годы, когда СССР достиг ядерного паритета и лишил Запад военного превосходства. Однако потом случился распад Советского Союза, и Западу показалось, что благословенные для него времена вернулись. С восстановлением России со сладкими иллюзиями пришлось расставаться. Так что Мюнхенская речь Путина прозвучала таким мощным колоколом еще и потому, что она наложилась сразу на несколько тектонических сдвигов…

Ну а потом был 2014 год — государственный переворот на Украине и наш ответ на него.

— Какую роль эти события сыграли в выстраивании нашей новой внешней политики?

— К этому времени конфронтация уже шла по полной программе. Я помню, что в 2012–2013 годах не замечал уже ни одной позитивной статьи в западной прессе о России. Даже нейтральной. Вопрос заключался только в том, где будет нанесен удар. Он мог быть нанесен и не там. Но нам нужно было уже останавливать эту волну ненависти, шедшую параллельно с волной расширения НАТО. Что и было сделано, когда было принято решение по Крыму. Затем шло накопление сил, и вот сейчас эта линия получила очередное развитие. Наш МИД, выдвинув предложения к нашим западным «партнерам» (по сути, это требования, сформулированные в виде проектов соглашения с членами НАТО и договора с США), заявил, что играть по прежним правилам мы больше не будем, мы начинаем их ломать. Сделана прямая заявка на слом системы безопасности, сложившейся в 1990-х, невыгодной для России и поэтому просто опасной и неустойчивой.

Как избежать большой войны

— Как известно, самый радикальный способ пересмотра существующих правил и в целом сложившейся системы миропорядка — это война. При этом только она может дать представление о подлинном соотношении сил. Но война — это плохой сценарий…

— И с первым, и со вторым утверждением соглашусь. Как правило, системы международных отношений действительно менялись в результате либо больших войн, либо даже серий больших войн. И вы правы, что война — не лучший сценарий. Но дилемма, которая перед нами стоит, довольно проста. Если мы остаемся в действующей системе (например, безучастно смотрим на расширение НАТО на Украину), война неизбежна. Я сейчас об этом столь уверенно говорю, потому что еще в 1997–1998 годах я и мои коллеги по Совету по внешней и оборонной политике писали, что если мы примем расширение НАТО как легитимное, то дальше в альянсе окажется Украина, а вслед за этим последует война. Спустя четверть века мы видим, что к этому все и идет.

В этом смысле наша постановка вопроса заключается в том, чтобы найти способ, как добиться устойчивой и справедливой системы безопасности в Европе и таким образом избежать военного конфликта. Мы хотим сменить систему без большой войны. Тем не менее я не исключаю, что небольшая война или серия локальных войн все-таки могут случиться. Просто велика вероятность того, что наши западные «партнеры» из-за очередного забвения истории или злостной глупости, которую они, увы, демонстрируют все последние десятилетия, попытаются помешать «мягкому» сценарию, попытаются нас спровоцировать. Так что ситуация действительно острая. Но она настолько острая, что идти нужно до конца, потому что, если этого не сделать, система все равно развалится. И вот тогда уже неизбежной будет большая война, которая может начаться на неконтролируемых нами условиях. Выбор, таким образом, очевиден. Либо мы лидируем и навязываем справедливый мир, в конечном итоге выгодный всем, либо…

— Вы считаете, мы сейчас находимся с сильными козырями на руках?

— Абсолютно. По крайней мере у Советского Союза никогда ничего подобного не было. Ведь еще в 2003 году были приняты решения, которые привели к развертыванию нового поколения российских стратегических гиперзвуковых и иных вооружений. Мы провели очень эффективную и относительно малозатратную модернизацию наших сил общего назначения. Натренировали их в Сирии. Именно они и новейшие стратегические системы позволяют нам сейчас спокойно смотреть на мир с точки зрения нашей безопасности и даже начинать жестко переигрывать те правила, которые были навязаны нам и всему миру в течение последних 30 лет.

Предстоит решение не менее важной задачи — слом интеллектуальных стереотипов, сложившихся в годы холодной войны и сохранившихся до сих пор. Ведь все термины и все понятия, которыми мы оперируем, позаимствованы оттуда. Например, паритет, достижения которого мы добивались столь долго и затратно. Я считаю стремление к паритету нонсенсом. Ведь что такое паритет? Это численное равенство вооруженных сил и вооружений. Но никогда в мировой истории соблюдение этого равенства не было реальным показателем военной мощи и тем более безопасности. Вспомните, 300 спартанцев и 100 тыс. персов. Наполеон раз за разом громил армии, которые численно превосходили его войска. И этот ряд можно продолжать бесконечно. То есть для решения стратегических задач вооружений может быть в разы меньше — мы это только недавно поняли. И не просто поняли, но и реализовали. В результате наши качественно новые вооружения дают нам не просто равенство, но даже и превосходство.

— Что является нашей целью на украинском направлении?

— Прежде всего предотвратить дальнейшее расширение НАТО и милитаризацию Украины. А там пускай они что хотят, то и делают, планов по завоеванию Украины у нас точно нет. Другое дело, что она вряд ли может состояться как государство в долгосрочной перспективе. Скорее всего, страна будет медленно распадаться. Ну а там история покажет. Не исключено, что что-то может отойти к России, что-то — к Венгрии, что-то — к Польше, а что-то может остаться формально независимым Украинским государством.