Работа над докладом привела к выводу, для меня теперь очевидному, но еще не общепринятому. В конечном итоге, когда мы говорим о необходимости подписания нового договора о евробезопасности, речь идет не только и даже не столько о безопасности, сколько о цивилизационном выборе России. И о месте и роли этой самой евроатлантической цивилизации в современном мире.
Стремительные изменения в мировой экономике и политике в очередной раз по-новому ставят «вечно зеленый» для России вопрос о ее отношениях с Европой и США, с евроатлантикой. При всех различиях, сближениях и расхождениях (сейчас преобладает последняя тенденция) Европа и США экономически, политически и культурно — единая цивилизация.
Россия к ней частично принадлежит. Но не может и не хочет пока в нее войти. Между тем быстрое изменение мира делает этот выбор для России во многом иным, чем еще несколько лет тому назад.
Совершенно очевидно, по крайней мере для меня, что в новом мире евроатлантическая цивилизация, как, казалось, окончательно победившая, относительно отстает, уступая первенство Китаю и другим азиатским странам. Именно они оказались настоящими победителями в результате завершения «холодной войны».
Похоже, что к неудовольствию конкурентов и идеологических сторонников политического либерализма Китай и все более тяготеющий к нему регион Юго-Восточной Азии обречен на экономический и политический успех еще, по крайней мере, на десятилетие. В основе китайского рывка — уникальное и неповторимое сочетание готовности к экономическому и социальному экспериментированию и способность эффективной авторитарной власти к использованию результатов этого экспериментирования. А из-за серии революционных изменений в военно-политической сфере и из-за беспрецедентной информационной открытости нынешнего мира старый Запад утратил способность и готовность навязывать, как в прошлые века, свои политические и экономические порядки силой. Не только ядерное превосходство, но и превосходство в области сил общего назначения становится все менее применимым. Политическое поражение США в Ираке — последнее подтверждение этому. Мир в этом смысле стал на порядок свободнее.
На фоне этих изменений произошло резкое — благодаря Ираку, Пакистану, Афганистану и экономическому кризису — проседание геополитических позиций Америки и ее претензий на единоличное лидерство. Эти позиции могут и будут восстановлены лишь частично.
Еще сложнее международно-политическое положение внероссийской Европы. Она выиграла от окончания «холодной войны», сняв с себя бремя конфронтации и необходимость подчинения американскому гаранту ее безопасности. Благодаря беспрецедентному в истории человечества и в целом успешному эксперименту комплексной интеграции Европа преодолевает проклятие государственного национализма и войн, создает новую гуманную, во многом новаторскую, даже постъевропейскую цивилизацию.
Но освобождение от бремени «холодной войны» не высвободило энергию стран ЕС вовне. Более того, они продолжили уход из большой мировой политики в тот момент, когда она резко активизировалась. Помимо поедающего все больше энергии процесса внутреннего европейского строительства этому уходу содействует существовавшее давно, но ставшее особенно очевидным в последние годы глубинное, вызванное усталостью от чудовищного для Европы ХХ века, нежелание жертвовать чем-нибудь для стратегических целей большой политики. Европа пока уходит в себя, бежит от международных проблем, не хочет их видеть или пытается откупиться.
Хотелось бы ошибиться. Но этот процесс скорее всего не будет повернут вспять предстоящим вступлением в силу Лиссабонского договора, который в том числе учредит посты президента Совета ЕС и его «министра иностранных дел».
Новая конфигурация ставит по-новому проблему геостратегического выбора России.
Особенно на фоне превалирующих внутренних тенденций развития. Несмотря на отрадные, но не ведущие пока ни к чему разговоры об инновационном пути, продолжается демодернизация российской экономики. Усугубляющаяся коррупция делает пока эту экономическую модернизацию вообще иллюзорной. Допустив коррупцию такого размаха и глубины, государство и общество сами лишают себя инструментов, с помощью которых можно было бы эту модернизацию вести. Оставаясь на позициях реализма, трудно представить, как Россия в ближайшие годы сможет эффективно бороться не только за увеличение, но даже и за сохранение нынешних весьма скромных 2 — 2,5%(по разным методикам подсчета) мирового продукта.
Выбор осложняется и эволюцией политической системы, и системы ценностей. Впервые за несколько десятилетий, видимо, можно констатировать увеличение ценностного разрыва между нами и Европой. И не только потому, что там преодолевают государственный национализм, а мы строим национальное государство. И не только потому, что другие европейцы, сломанные историей и не желающие ее повторения, выбирают в международных отношениях линию на компромисс, на отказ от прямого использования силы, особенно военной, делают выбор в пользу «мягкой силы» — продвижения своих позиций с помощью экономических инструментов, культурной экспансии, просто примером комфортного и гуманного общества. Россия же вынуждена делать упор на жесткую, в т.ч. военную силу. И потому, что она живет в гораздо более опасном мире и ей не за кем от него прятаться. И потому, что «мягкой силы» — социальной, культурной, политической, экономической привлекательности — у нее мало. Так что приходится использовать те «конкурентные преимущества», которые есть. Играть на поле более продвинутой конкуренции Россия пока — и по нарастающей — не может и, соответственно, не хочет.
Разнонаправленными являются и векторы внутриполитического развития. В Европе и США развиваются разные варианты демократических систем и правовых государств. Наша страна пока идет в обратном направлении.
Я далек от того, чтобы объявлять ценностные различия непреодолимым препятствием на пути геостратегического сближения. Но они не облегчают такого сближения. Тем более на фоне накопленного взаимного раздражения, особенно с российской стороны. Российская элита считала и считает себя не проигравшей в «холодной войне». А с Россией после ее собственной, не навязанной извне, антикоммунистической революции попытались обойтись как с побежденной державой. Символом такого отношения стало расширение НАТО. Это заложило глубинную основу потенциально жесткого противостояния. До поры до времени Москва терпела. Но когда дело дошло до попытки расширения НАТО на Украину, что, как считает значительная часть российского правящего класса, угрожает жизненно важным интересам страны, просто войной, было сказано твердое нет. Только получив вооруженный отпор в Осетии, Запад остановил расширение. Но не отказался от него.
Это нежелание окончательно закрыть вопрос о расширении усугубляется постоянно повторяемым отказом признать за Россией право иметь зону своих особых интересов. На словах само понятие таких зон отвергается как нелегитимное в современном мире. Но расширение НАТО есть в чистом виде расширение зоны влияния, даже гегемонии, притом в самой чувствительной, военно-политической сфере.
Из-за расширения НАТО оказалась практически незавершенной «холодная война». Лежавшее в ее основе идеологическое и военное противостояние ушло. Но осталось лежавшее за ними геополитическое соперничество.
Эта фактическая неоконченность «холодной войны» постоянно открыто или подспудно возрождает подозрения и конфронтационную ментальность и в России, и в других странах евроатлантики.
Классический пример — дебаты вокруг энергетики. Нероссийская Европа должна была благодарить всевышнего за наличие у ее границ энергобогатой России, а Россия — богатого покупателя. Но естественные, хотя и скрываемые, но легко преодолеваемые в процессе открытого торга, различия в интересах потребителей и производителей энергоресурсов, почти бессознательно окрашиваются в политические тона. Вопросы энергоснабжения становятся вопросами «энергобезопасности» и даже приобретают милитаризованные оттенки (дискуссия об энергоНАТО). Совсем фантасмагорическим выглядит чуть ли не военно-политическое соперничество вокруг якобы находящихся в российской экономической зоне в Арктике 25% неразведанных (!) мировых запасов энергоресурсов.
Нерешенность ситуации с расширением НАТО накладывается на объективно сложившийся, в том числе и благодаря достигнутому уровню сближения, тупик в отношениях с ЕС. Он не носит антагонистического характера и когда-нибудь, может быть, будет преодолен. Но решения принимаются здесь и сейчас.
Сталкиваясь с невозможностью выгодного и равноправного вхождения в евроатлантическое пространство, Россия быстро дрейфует к приоритетному сотрудничеству с Китаем, пусть даже и на правах уважаемого, но «младшего брата». К тому же в Китае прагматично не акцентируют внимания на ценностных различиях. Хотя они и огромны.
Сейчас «азиатский выбор» — это не евроазиатский прошлых лет. Он выглядит выбором в пользу динамично поднимающейся цивилизации.
Считаю частичную экономическую переориентацию на поднимающуюся Азию и великий Китай необходимой. Давно было пора. Но происходящее отчуждение от Европы — колыбели русской цивилизации и модернизации — угрожает как идентичности России, так и геостратегическими опасностями в далеком будущем.
Отчуждение от России невыгодно и Европе. Она уверенно продолжит движение по пути к «большой Венеции» — богатому увяданию. Невыгодно оно и США. Без России, которая остается и останется на обозримую перспективу третьим по весу мировым игроком, невозможно решить ни одну из ключевых проблем международной безопасности.
Но нынешняя евроатлантическая архитектура этой безопасности большинство американцев и европейцев на сегодня устраивает. А о том, что она становится все более хрупкой, думать пока не хотят.
Так что бороться за создание новой архитектуры — будь то на основе подписания нового договора о коллективной европейской безопасности или даже на основе вхождения России в НАТО — придется пока в основном нам. В этом не только наш политический и цивилизационный интерес, но и долг перед всем сообществом евроатлантических наций, которое ослабляет себя «неоконченной холодной войной», нежеланием думать о будущем.
Опубликовано в РГ (Федеральный выпуск) N5046 от 24 ноября 2009 г.