Визит пришелся ко времени. Все больше складывается впечатление, что ни у ЕС, ни у России нет сколько-нибудь связной политики в отношении друг друга. Стратегия замещается многочисленными дружественными визитами, декларативными саммитами. На поверхности говорят о создании четырех общих пространств с крайне неясными параметрами, твердят об общности судеб.
На более житейском уровне идет жесткий торг: по поводу квот, по поводу внутренних цен на газ, резким повышением которых то ли пытались заморозить Россию, то ли по-простому лишить ее естественных конкурентных преимуществ. ЕС, стараясь выторговать копеечные уступки, четыре года являлся главным противником вступления России в ВТО.
Один из последних эпизодов такой мелочной торговли — попытка лишения России долголетних компенсационных выплат за использование европейскими авиаперевозчиками транссибирской магистрали. Речь опять же идет о лишении небогатой России ее естественных природных и исторических выгод в пользу гораздо более богатой Европы.
Породив три мировые войны — первую, вторую и «холодную», две тоталитарные идеологии, погубив более сотни миллионов людей, Европа наконец находит в себе силы преодолеть это ужасное прошлое. В Европе Европейского союза создается новая постисторическая и постевропейская культура отказа от грубой силы, от капитализма в его наиболее жестких формах в пользу социального и политического компромисса, терпимости, большей культурной открытости, идейной и религиозной терпимости, либеральной демократии, поднимающейся уже и на наднациональный уровень. Это соединяется с улучшением ситуации с окружающей средой, со средой обитания человека.
Цена эксперимента пока невелика — опасное увеличение роли бюрократии, которое может задавить развитие, ослабление Европы во внешней политике, где решения принимаются по низшему общему знаменателю или не принимаются вовсе.
Ныне ситуация с точки зрения перспектив российско-европейского сближения посложнее, чем в прошлые годы. И это несмотря на то, что, придя к власти, В. Путин впервые в истории последних десятилетий всерьез провозгласил курс на приоритетное сближение с Европой. Такого сближения не получилось. Частично из-за чрезмерной забюрократизированности европейской политики. Частично из-за слабости российской бюрократии, которая должна была бы заниматься развитием отношений с ЕС.
В Брюсселе жаловались, что Россия не хочет принимать европейское законодательство. Но почти все советники по законодательству на ранних этапах российской революции были американцами. Европейцев не присылали. Упускалось и простое соображение, если бы Россия, даже подавив свой суверенитет, решила бы принять это законодательство как свое, она бы обрекла себя на стагнацию. Приняв правила более развитой и забюрократизированной формации, мы просто не смогли бы развиваться. Другое дело, что России нечего было в порядке чисто русской маниловской мечтательности принимать на себя обязательство в Соглашении о партнерстве и сотрудничестве с ЕС от 1994 года, фактически ввести у себя законодательство ЕС.
В результате в России пока побеждает не европейская партия. Неизбежные постреволюционная реставрация, разочарование в Европе как в союзнике и в цели развития выталкивает на поверхность традиционалистские настроения и слои. А раздающиеся из Брюсселя призывы вытеснить Россию из ее традиционных зон влияния, вывести миротворцев, которые худо-бедно, но гораздо лучше, чем натовцы или европейцы в Косово или бывшей Югославии поддерживают мир в ряде горячих точек в бывших республиках СССР, вызывают недобрую насмешку.
Нас критиковали за недостатки демократии или Чечню. Но мы шли европейским путем, пусть пятидесятилетней или столетней давности. Сейчас путь, по которому движется Россия, неясен. Очевидно отступление от демократии европейского образца, усиление в обществе и государстве неуважения к частной собственности. Я не замечаю в правящем слое уважения к европейской или русской культуре — одной из значимых частей первой.
Европа все меньше является для российской элиты тем магнитом, которым она была на протяжении веков. Она потеряла старую притягательность и не смогла или не захотела создать новую. Вряд ли двадцать пять комиссаров ЕС заменят хотя бы одного Аденауэра, де Голля или Коля.
Обречены ли Россия и Европа на дальнейшее, пусть временное, отчуждение, которое неизбежно будет вредно для обеих сторон, будет уменьшать их мировой вес в мире, способность позитивно влиять на все более турбулентно развивающийся ход истории? Думаю, что нет. Но чтобы этого не случилось, нужно менять и модель взаимоотношений, и способы взаимодействия.
Евросоюз должен понять, что сильная Россия выгодна Брюсселю и перестать торговаться по пустякам, пытаться ограничить влияние России в бывшем СССР.
Для обеих сторон стоит отойти от громко звучащих, но мало реалистичных мегапроектов типа четырех пространств и перейти к десятку-двум небольших конкретных проектов, имеющих понятную структуру и четкие сроки реализации.
Российской же элите нужно сделать по крайней мере три вещи. Первое — в очередной раз самоопределиться: каким путем мы собираемся идти? Европейским или евроазиатским? Если последним, то каким из них — японским, китайским, южнокорейским, северокорейским, афганским? Быстро выяснится, что такого пути больше нет. Тогда, может быть, латиноамериканским или африканским? Если все-таки европейским, то надо и продолжать идти в этом направлении, а не делать странный полуоборот. Прошлый оборот нам стоил 70 лет развития и неисчислимых жертв.
На оперативном уровне надо набраться терпения. Европа не очень эффективный партнер. Уступать не надо, надо предлагать новые проекты сотрудничества и создавать реальные механизмы воздействия и взаимодействия с ЕС.
Обреченности нет. Россия и ЕС будут сосуществовать и сотрудничать. Вопрос в том, сколь эффективным будет это сотрудничество для обеих сторон.
Ну а через несколько лет, когда удастся создать совместно несколько проектов, реально, а не словесно сблизиться, могут выясниться интересные вещи. Например, что Европа развивается не в федеративном направлении, а обратно — в направлении общего рынка. К нему России будет присоединиться легче. Могут измениться и настроения европейцев. Может вновь позитивно самоопределиться российская элита, отрезвев от нефтеопьянения и занявшись всерьез модернизацией страны и общества.
И тогда вопрос об интеграции России с ЕС встанет по-новому, и огромные выгоды от нее станут очевиднее и в Москве, и в Брюсселе, и в других европейских столицах.