Тем не менее считаю политику, проводившуюся Россией в отношении этого самого Запада в последние годы и особенно в 2007 году после путинской речи в Мюнхене, полезной. Россия демонстративно и жестко перестала идти на уступки, делать вид, что ее устраивают правила игры, сложившиеся в годы российской слабости.
До прошедшего года старый Запад пытался не слушать мнения Москвы и придерживаться с модификациями политики, выбранной в 1980-е годы. В 2007 году произошел перелом. В западных столицах поняли: Москва изменила политику всерьез и надолго. Это вызвало недовольство. Россию выписали из списка демократических или демократизирующихся держав, в который она условно вносилась, когда вела себя более послушно.
Но одновременно повсеместно резко пошло вверх представление о влиятельности России. Согласно опросам, проведенным в прошлом году среди международных элит, в их представлении Россия уверенно заняла третье место после США и Китая, перед Японией, серьезно опережая ЕС в целом и ведущие государства Европы в отдельности. И это при том, что по размеру своей экономики Россия находится в конце дюжины ведущих государств. На представления о ее влиятельности, разумеется, воздействуют «наследственные факторы»: размеры, ядерный потенциал, энергоресурсы. Но вклад волевой и в основном умелой политики последних лет тоже очевиден.
Партнеры будут пытаться переиграть новую ситуацию, навязать соперничество на невыгодных плацдармах, чтобы не дать зафиксировать политическую победу. Но успех налицо. Теперь важно решить несколько задач.
Первая. Помнить, что демонстративная самостоятельность действий — не самоцель. К тому же нынешняя «конструктивная конфронтация» может выработать вредную привычку противодействовать всегда и везде. Тем более что мы живем в стране со старым синдромом слабости и осажденной крепости. Желающих превратить инструмент в цель и начать опять бороться со всеми более чем достаточно. К тому же и на традиционном Западе ментальность «холодной войны» не изжита и из-за его нынешней относительной слабости расцветает.
Во-вторых, усиление, новый авторитет необходимо превратить в материальные активы, в конкретные договоренности, может быть, попытаться разменивать новую силу, начиная идти на компромиссы. Хотя, может быть, в ближайшие год-полтора уступки делать рано. Их просто проглотят.
В частности, в ближайшие годы необходимо всерьез начать искать новую модель взаимоотношений с Евросоюзом. От затягивания нынешней паузы в отношениях скоро начнут проигрывать обе стороны.
В-третьих, нужно начать не только говорить «нет» либо более или менее умело фехтовать с соперниками, но и выдвигать свои инициативные идеи по созданию нового мироустройства. Идея многополярного мира приятна тем, кто боялся фантома мира однополюсного. Она может быть полезна как рабочая, промежуточная идея «за неимением ничего лучшего». Но она мало что объясняет и мало куда зовет, кроме как к конкуренции и балансированию всех против всех. К тому же в этом многополярном мире США, Европы, Китая, Индии мы будем заведомо не самым сильным центром, а, может быть, объектом притязаний или соперничества. Главное же — эта концепция не дает ответов на новые острые глобальные проблемы. Разрабатывая стратегию на завтра, нужно иметь в виду по крайней мере несколько новых изменений в мире.
Западная Европа, видя свою неспособность эффективно конкурировать с новыми поднимающимися державами, будет пытаться сблизиться с США. Налицо и встречное движение. Хотя как далеко это движение может зайти — открытый вопрос. С другой стороны — Евросоюз преодолевает острую фазу своего кризиса, делавшего его почти что недееспособным партнером. Потенциально — через год-два — открываются новые возможности для конструктивного взаимодействия с ним.
США после выборов нового президента начнут — через все кризисы — уход из Ирака и медленное восстановление своего влияния, главные составляющие которого — экономическая и инновационная мощь, а также относительная привлекательность американской модели политического и общественного развития. Но она была задвинута позором иракского провала.
Демократы, которые, скорее всего, придут к власти, не будут априори настроены против ограничения ядерных вооружений, как нынешняя администрация. Налицо не только целесообразность налаживания более конструктивных отношений — глупо бесконечно ругаться с самой мощной державой мира, от этого выигрывают другие наши конкуренты, — но и новые возможности.
Тем более что опасность сползания мира к новой гонке вооружений, к конфронтации, даже к конфликтам становится все более осязаемой.
Китай за последние годы сделал огромный рывок — еще больший, чем Россия, — в ощущении миром своей мощи. Пекин начал проводить гораздо более активную и энергичную внешнюю политику. Появляются новые возможности для взаимодействия. Но одновременно появилась реальная, а не вымышленная «китайская угроза». Китай проводит модернизацию своей страны гораздо быстрее, чем Россия. Если мы не сможем резко ускорить модернизацию страны, нам грозит превращение в периферию «великого Китая». Наконец, в экономической, а во все большей степени и в политической области мир при всей растущей взаимозависимости начинает делиться на два новых центра притяжения. Старый Запад, медленно уступающий свои позиции, и поднимающиеся Восточная и Южная Азия.
Пока Россия оказывается верхом еще на одном разломе. Историей, структурой населения, традиционной верой она с евроатлантическими «стариками». Но душой, новой энергией она с азиатскими молодыми. Но ни те ни другие не считают ее своей. Если по культуре мы в основном европейцы, то политика старого Запада выталкивает нас к Азии. К тому же мы сидим еще на нескольких «разломах» — между миром христианства и поднимающегося ислама, между богатыми и бедными. Перед нами трудный выбор. Для русского западника — немножко шизофренический. Но в разных вариантах так было всегда.